В 1910 году полярный исследователь и участник экспедиции Седова — Владимир Юльевич Визе — предпринял не совсем типичную по тем временам научную задачу. Вместо очередных измерений широт и наблюдений за течениями он отправился вглубь Кольского полуострова — слушать.

Экспедиция в Российскую Лапландию, как её назвали, закончилась крушением лодки на реке Умбе. Гербарии, записи, образцы, припасы ушли на дно. Уцелела только записная книжка, которую Визе держал при себе. Благодаря ей мы знаем: учёный всерьёз интересовался тем, что до него считалось… отсутствием.

Большинство европейских и русских путешественников XVIII–XIX веков уверяли: у саами нет музыки. Ни инструментов, ни пения, ни даже понятия о ритме. Итальянец Асерби в начале XIX века вспоминал, как «лопарские носильщики» выдали такие крики, что он был вынужден заткнуть уши. Фетис, историк музыки, полагал, что это единственный народ без пения вообще.

Визе этим утверждениям не поверил. Он не просто сомневался — он поехал проверять лично.

«Если бы это было так, — рассуждает Визе, — то лопари составляли бы единственное исключение из всех народов, стоящих даже на самом низком уровне духовного развития. Во-вторых, изучение саамских песен, в существовании которых я уже заранее был убежден, представляло бы значительный интерес, пролив немного света на происхождение лопарского племени и родство его с соседними народами».

На озере Капустном старик ответил ему: «Как же лопарская жёнка песен не знати!». Визе попросил мужчину что-нибудь спеть, но тот ни за что не соглашался, уверяя, что в его возрасте, (ему было уже за 60), песни петь грех, а нужно грехи замаливать. В Нижнем Зашейке певица Хавронья Галкинa смутилась так, что все уговоры оказались тщетными. Только на Сейдозере, в Ловозерье, лёд недоверия начал таять. Саами пели Визе в обмен на русские песни, спетые экспедицией. «Сколько беспредельной тоски, покорной грусти — в этих песнях, вырвавшихся из груди народа, заброшенного на Крайний Север…»

Пели Кузьма Данилов и Федот Галкин. Пели долго. Пели просто — по одному, без хора. Без инструментов. С сильной вибрацией, с чередованием грудных и горловых звуков. Со странным «лы-лы-лы», которое, как объяснил Кузьма, «нужно, чтобы разойтись». Это было пение без зрителя. Пение для себя, для духа, для памяти.

Одна песня — похоронная. Другая — весёлая. Третья — про женщину, оставшуюся в доме. Четвёртая — охотничья. «Спасибо, суземок, за оленя дикого! За рога его красивые!» — наивная, восторженная, как благодарность природе, с которой нельзя договориться, но можно жить рядом.

Из пятнадцати песен уцелело пять. Остальные ушли с карбасом. Но те, что остались, Визе слушал по пятьдесят раз — и записывал точно. Саами «мурлыкали» без конца, и учёный воспользовался этим шансом. Он не брал интервью. Он слушал, как поют, когда не боятся.

Он сделал вывод: у саами есть музыка. Своя. Оригинальная. Сложная. И — уходящая.

«Несмотря на свойственную лопарям чрезвычайно своеобразную манеру петь, которую вряд ли можно назвать «музыкальной», в том смысле, в котором мы его привыкли понимать, — пишет Визе, — эта лопарская песнь произвела на меня такое сильное впечатление, что оно останется у меня на всю жизнь. Сколько беспредельной тоски, покорной грусти в этой песне, вырвавшейся из груди народа, заброшенного судьбой на Крайний Север, как отражается в ней природа угрюмой Лапландии с её чёрными голыми скалами, тихими грустными озёрами, низким лесом и вечной ночью полярной зимы!».

Прошло сто лет, Саами Кольского полуострова поют теперь редко. Мурлычут ли? И такое встречается. Но как бы то ни было, та южная привычка — петь для сцены, для микрофона, для оценки — не про них было. Саами песня — это не для. Это потому что.

Автор исходной темы: А.Ю. Епатко, ст. научный сотрудник Государственного Русского музея
Переработка: KolaSapmi